III. Жизнь и смерть в мифологии

Исследование сновидений и больных шизофренией учит нас тому, что наша психика в своей глубине даёт приют идеям, переставшим соответствовать нашим сегодняшним осознанным мыслям, которые мы теперь перестали понимать непосредственно; зато эти представления мы легко находим в сознании наших предков, в чём можно убедиться обратившись к мифологическим и другим свидетельствам духовного творчества народов. Да и способ мышления нашего бессознательного продолжает полностью соответствовать способам работы сознания наших предков. Вместо того, чтобы говорить об унаследованных «способах мышления, приводящим к образованию соответствующих представлений», из-за краткости я говорю об унаследованных «представлениях». Представления о возникновении жизни из четырёх элементов (земли, воды, огня, воздуха) встречается ещё в символике народов Древнего Востока. Для своих целей я ограничусь представлениями о жизни и смерти, обнаруживающимся в символике земли и воды. При этом я буду главным образом опираться на исторический материал, собранный Вюнше и Колером.

Хорошо известны два дерева (Познания и Жизни), которые по Библии росли в раю. В других культах, конечно, имеется только одно древо жизни[1]. На долю древа жизни выпадает двойная роль: мёртвому или тяжелобольному это древо или плод с него даёт жизнь, а для здорового и сильного человека это древо смертельно опасно. Если человек вкушает от запретного плода, то есть, если человек отдаётся половому акту, тогда человек обречён на гибель, из которой потом он воскреснет к новой жизни. Адам и Ева, павшие жертвой греха, будут избавлены от смерти, если сын Божий Христос примет за них смерть на себя. Христос принимает грехи человечества на себя, и страдает так, как должно бы было страдать человечество, приходя к новой жизни, шанс на которую есть и у смертных людей. Как для людей, так и для Христа древо жизни становится источником смерти. Вюнше в большом количестве приводит материал, из которого следует, что для дерева креста, на котором был распят Христос, было взято древо жизни. Кроме всего прочего Вюнше приводит средневерхненемецкую загадку. Она гласит: «В саду находится благородное дерево, за которым осуществляют образцовый уход. Корни его простираются до основания ада (в англосаксонском стихотворении ад означает зал ползающих тварей, переполненный змеями и драконами), а его верхушка касается трона Бога, широкие ветки отбрасывают тень на весь мир. Дерево это роскошно и восхищает прекрасной листвой». Перед нами описание древа познания (= древо жизни), своей формой оно н апоминает крест.

Когда Адам тяжело заболевает, он посылает своего сына Сифа в рай, чтобы тот достал для него бальзам милосердия. Но вместо бальзама ангел даёт Сифу три ветки (а по другим легендам три яблочных семечка). Их он должен посадить во рту Адама под языком. Адам вынужден от этого умереть, но из ветвей появятся деревья, одно из которых (в некоторых из легенд говорится, что, вообще, сажается только одна ветка, утроение скорее намекает на отношение древа к творению) позднее спасёт всё человечество, то есть и самого Адама тоже. Когда Адам узнает о быстро приближающейся к нему смерти, он начинает впервые в своей жизни смеяться[2]. Теперь, когда он мёртвый, ему больше не нужно умирать, в результате оплодотворения он заново входит в мир в качестве нового существа. Ветка сажается во рту (Фройдовское перемещение снизу вверх). Как показывает Риклин[3] на материале сказок, ветка означает фаллос и в качестве таковой она является наивысшей властью[4]. В руках Моисея ветка творит чудеса. Её сажают в саду властителя, который вскоре станет для Моисея тестем; только тот может освободить дочь властителя, кто умеет повелевать деревом, появившимся из ветки. А одновременно это ещё и испытание сексуальной потенции: Моисей, получающий это дерево от отца девушки, замещает отныне для неё место отца и теперь уже в качестве законного супруга. Да и королевский скипетр по мнению Вюнше происходит от древа жизни; поэтому в принципе королевская власть является символом сексуальной власти. Животворящее дерево (выросшее из той ветки) в большинстве легенд используется в качестве моста над водой. Вспомним хотя бы Ницше, который говорил о том, что человек должен послужить мостом для сверхчеловека: «человек есть нечто, что необходимо преодолеть», так говорит Ницше. Точно также должно быть преодолено и старое дерево, мост, по которому шествуют новые поколения. Так как дерево начинает играть роль символа сексуальности, животворящего фаллоса, то мы преодолеваем и самих себя, шествуя по этому дереву. После того как дерево смогло некоторое время послужить на пользу, оно погружается Богом в воду. Вода тоже является порождающей праэнергией, как и Адам, в которого помещается отломанная ветка – в результате такого размещения приходит обновление. Потонувшее дерево забывается всеми и только когда приходит время для распятия Христа, один из его врагов вспоминает об этом дереве:

            «Ай, - думал он, - как ствол хорош,

            Где лучше место кресту найдёшь.

            Какой тяжёлый, не камень ль он,

            Нести непросто его вдвоём».

            «Росло оно на гроб ему,

            Тому, кто людям принёс весну,

            И смерть, и благо досталось нам

            От древа жизни – в удел землян».

Какую же роль играет при этом Сын Божий? Как спасает он человечество? Вюнше упоминает различные германские сказки, которые имеют своим содержанием то, что больной отец или больная мать спасаются от смерти святой водой или райскими плодами. Впереди ещё будет речь о воде, плоды же являются потомками древа жизни. Вюнше обнаруживает в этих сказках мифы о весне: плоды древа жизни или живая вода являются символическими образами жизненной силы, посредством которых природа каждый год омолаживается. По мнению Вюнше больной отец или больная мать символизируют собой страдающую от власти зимы природу. В северных сагах мы обнаруживаем много мифов о весне, в которых Бог Солнца спасает землю, оплодотворяя её своими лучами. Вместо солнца и земли в песне о Нибелунгах (Nibelungenlied) фигурируют Зигфрид и Брюнхильда. Пребывающая в зимнем сне Брюнхильда (земля) становится спасённой победоносным светом (солнце) Зигфрида посредством того,  что он рассекает её панцирь (ледяную корку) своим мечом, одновременно оплодотворяя Брюнхильду таким способом. Это явление здесь не называется оплодотворением, как это было в случае солнца и земли, вместо этого акт оплодотворения скорее изображается как рассечение, что к тому же ещё подчёркивается эротическим поцелуем. Важно то, что Зигфрид оплодотворяет в Брюнхильде свою мать. Мать Зигфрида это, конечно, Зиглинда, но Брюнхильда ─ её сестра, она любит то, что любит Зиглинда, а именно Зигмунда. Поэтому она легко берёт на себя роль Зиглинды. Таким образом, Зиглинда становится «персоной её мечты» или сексуальной личностью. Спасая Зигфрида, Брюнхильда спасает свои собственные мечты, своего ребёнка. Правильность этого утверждения, касающегося того, что Брюнхильда является матерью Зигфрида, доказывается в работе доктора Графа. Как и Ева, Брюнхильда нарушает заповедь отца и также как Ева из рая, Брунхильда изгоняется из царства Богов; нарушение заповеди (защита персоны своей мечты, грехи которой она одновременно берёт на себя) приносит и Брюнхильде сон, подобный смерти, от которого она избавляется весенним солнышком Зигфридом. Страстное желание смерти чаще всего является желанием умереть в любимом, именно так у Вагнера. Брюнхильда, полностью слившаяся с конём, умирает в огне (жар любви); умирая, она выкрикивает:

            «Мне не нужно ни добра, ни злата,

            Ни великолепия Богов,

            Ни двора, ни дома на пригорке,

            Ни полей, лесов и гор.

            Не удивят предательство и злоба,           

            Союзы лицемеров и лжецов,

            Не поразят жестокие законы,

            Которые бичуют мудрецов.

            Я поклонюсь одной моей любови,

            Будь то на радость или на беду!»

            «Гранэ, мой конь,

            Поздравь меня скорее!

            Да знаешь ли мой друг,

            Куда ты держишь путь?

            Сияя пламенным огнём,

            Там сердце Зигфрида вздыхает.

            Заржи мой друг,

            И в путь скорей,

            Ты знаешь как вести.

            Помани, помани,

            Да и в пламя вступи.

            Моя душа летит туда,

            Не зная трусости двора.

            Как мне огонь сжигает сердце,

            Как я стремлюсь тебя обнять,

            Чтоб окружить себя любовью,

            Твоим могуществом, мечтой,

            Чтобы предать себя навеки

            Тебе, мой милый и родной.

            О мой Гранэ, приветствуй друга,

            Пред нами Зигфрид, наш герой!

            Так поцелую, что забудешь,

            Чем жил на свете до того».