СУДЬБА ПСИХОАНАЛИЗА В РОССИИ-3
Галина МУРСАЛИЕВА, обозреватель «Новой газеты»
18.07.2002
Один из самых ярких образов российского психоанализа Сабина Шпильрейн. На Западе
о ней – горы всевозможных публикаций и книг разного уровня — от серьезнейших
исследований ее трудов до бульварных сочинений, муссирующих тему ее романа с
Юнгом. У нас что-то постепенно появляется, но настолько разрозненно и разноречиво,
что представить что-либо хоть немного цельное очень сложно.
Рождение Танатоса
Известно, что она росла в богатом доме в Ростове-на-Дону, что успела закончить
восемь классов Екатерининской женской гимназии и случилось несчастье — умерла
ее младшая сестра. У Сабины начались серьезные психические нарушения – реакция
на потрясение. Лечить дочь в России отец не рискнул, в 1904-м он отвез ее в
Швейцарию.
Совсем еще молодой тогда доктор Карл Густав Юнг, пока только увлекающийся психоанализом,
стал ее лечащим врачом. Это сегодня любой психоаналитик вам скажет, что пациент
непременно должен влюбиться в своего врача, — такова техника метода. Добавят
всякие свои профессиональные слова: перенос, контрперенос, еще что-то. Суть
в том, что через эти чувства больной постепенно возвращается в мир здоровых.
На эмоции Сабины Шпильрейн, ее внутренние катастрофы и влечения, как на живую
нить, нанизывались эти азы профессии.
Сам Юнг, человек женатый и никогда не проходивший анализа (он так и останется
непроанализированным до конца жизни), шифрует в письмах учителю Фрейду собственное
тягостное состояние; то рассуждает о каких-то людях, позволяющих себе «расторможенное
отреагирование полигамных инстинктов» с пациентами, то кричит: «Я самый безупречный
из супруговЕ». Сегодня историки психоанализа утверждают, что «Езначение «контрпереноса»
было понято Фрейдом именно тогда, когда он разбирался в трудностях молодого
Юнга, возникших при терапии его русской пациентки».
Пациентка же, еще лечась, поступает в Цюрихский университет, закончив, пишет
докторскую диссертацию. Она переплавила собственную боль в силу, уже неизвестно
кто кого врачует: письма Юнга к ней – депрессивны, ее письма – ободряющие. Она
всерьез работает над положениями психоанализа, много читает Фрейда и переписывается
с ним, но тот период юности в России, когда все читали Соловьева (разделение
полов ведет к смерти), символистов и в философии искали способ жить, вдруг неожиданно
прорывается в ее статье «Разрушение как причина становления». Фрейд потрясен,
он говорит: «Помню мое собственное защитное отношение к идее инстинкта разрушенияЕ
и то, какое долгое время мне понадобилось, прежде чем я смог ее принять». Он
принял и «перестроил все здание психоанализа», признав: да, наряду с Эросом
существует инстинкт Танатоса, смерти; да, эти влечения в человеке, по сути,
равны. «Сабина Шпильрейн предвосхитила значительную часть этих рассужденийЕ»
— напишет Фрейд в известной статье «По ту сторону принципа удовольствия».
У меня заканчивается виза, надо снова возвращаться к большевикам. К ним едет
Сабина Шпильрейн, я не знаю, зачем она это делает. Может быть, потому, что психоанализ
в Союзе раскручивается на государственном уровне. Ну не задалась она, известнейший
и очень авторитетный на Западе специалист, вопросом: «Для чего?». Даже Фрейд
таким вопросом не задался, психоаналитическая лаборатория в далекой России ему
казалась любопытным поворотом. Ему было интересно, как станет складываться судьба
Эдипова комплекса в условиях коллективного воспитания малышей.
ЕПестрое варево – и Маркс, и Фрейд, и Пролеткульт – все в одном котле. Никакой
религии больше нет, а религия коммунистическая пока не сложилась. Из «сырых
подвалов» вылезают на свет какие-то жуткие заповеди: «Класс в интересах революционной
целесообразности вправе вмешиваться в половую жизнь своих членов». Это символисты
«не говорили «люблю» из мистического страха, назвав, убить любовь», пролеткультовцы
не говорят «люблю» из страха обнаружить «стыдные буржуазные инстинкты, на которые
указывает товарищ ФрейдЕ». Товарищ Фрейда и Юнга Сабина Шпильрейн в этой пародии
явно потеряна.
Она еще пыталась как-то биться, сохранилась ее запись во внутренней анкете Государственного
психоаналитического института: «ЕСчитала бы необходимым лично наблюдать детей,
чтобы беседы с руководительницами не сводились к чисто теоретическим рассуждениям
и «платоническим» советам заочно». Ее интересует речь детей, их позы во сне,
рисунки, поделки, импровизации, но общение с ними дозволено только воспитательницам,
которые от психоанализа так же далеки, как Пролеткульт.
Не проработав здесь и года, Сабина Шпильрейн уезжает в свой родной Ростов-на-Дону.
Никто ее и не удерживает. Зачем? Психоаналитики держатся не за возможность как-то
повысить свой собственный уровень, они держатся за власть: к каждой своей статье
или книге берут цитаты из Троцкого, Бухарина, Радека – высоких покровителей
идей Фрейда. Но в 1927-м не удерживается у власти Троцкий. Да что там у власти
— Троцкий просто провален, он под завалами такого количества ярлыков-обвинений,
что, если задаться целью их просто выписать, уйдут годы и тонны бумаги. Под
этими же тоннами сложил голову и психоанализ в Стране Советов – нельзя так близко
заглядывать в глаза власти. Или смерти — как там правильно? Или это еще один
инстинкт, равный Эросу и Танатосу, – влечение к власти?
Уже к 30-м годам понятие «фрейдизм» стало абсолютным аналогом троцкизма. Ну
а то, как поступали с троцкистами в годы сталинских репрессий, – кто этого не
знает?
Проведем черту. Или оглянемся напоследок, что там осталось от первой тройки
настоящих профессионалов, где их ученики?
Николай Осипов давно уже в Праге и там (не в России) развил замечательную, сильную
школу психоанализа (помните, как он умел «инфицировать Фрейдом» в дореволюционной
России?).
Моисей Вульф в 27-м, в год падения Троцкого, уехал в Германию и оттуда не вернулся.
В годы фашизма перебрался в Палестину и создал там психоаналитическое общество.
Практически ничего достоверно не известно о двадцати годах жизни в Ростове-на-Дону
Сабины Шпильрейн. Говорят, что она была сильно сломлена, жила замкнуто, бедно.
Последний раз ее видели летом 1942 года в колонне евреев, которую фашисты вели
в сторону
Змеевской балки – огромных оврагов на краю города.
Жизнь после смерти
60 лет без права переписки. Конечно, такого приговора не было – психоанализ
расстреливали в умах и душах. Стирали с лица земли советской. Уличали. Кто-то
публично каялся в увлечении (теперь уже, конечно, прошлом) «глубоко чуждым пролетарской
культуре, античеловеческим учением». Кто-то потихонечку, тихо-тихо занимался
этим учением, как только было можно и где только было можно.
Можно было в Сибири (дальше Сибири не сошлют) – в 1952 году сюда приехал по
распределению молодой врач Арон Белкин. Его шеф Игорь Сумбаев вел приемы в обычной
советской психиатрической больнице, а по ночам, когда все засыпали, рассказывал
советскому тогда еще по мировосприятию пареньку о своем наставнике Карле Абрахаме,
ближайшем коллеге Фрейда. Он говорил: «Бессознательная сфера на 90 процентов
руководит нашим поведением. Психоанализ выявляет вытесненные болезненные переживания,
заполняет пробелы памяти психической сферой человека, прошедшего психоанализ,
никто уже не сможет манипулировать, он становится внутренне свободным». Белкин
в итоге прошел психоанализ у Сумбаева.
Можно было в Ленинграде: сегодняшний сотрудник Белкина Александр Литвинов рассказывает,
что в семидесятых годах учился у профессора Месищева, возглавлявшего знаменитую
кафедру психотерапии в бехтеревском институте. Месищев с помощью эзопова языка
поощрял, по сути, занятия психоанализом, гениально спрятав его за длинным названием:
«глубинная этиопатогенетическая психотерапия». Здесь же из рук в руки ходили
слепые машинописные копии книг Фрейда и его последователей.
Можно было даже в Москве – многочисленные ученики вспоминают профессора Рожнова.
На протяжении 20 лет в Российской медицинской академии последипломного образования
он читал лекции по классическому психоанализу, читал, формально употребляя критические
ярлыки, но посвящая сути так много места и вдохновения, что «имеющие уши слышали».
Все это только о тех, кто был на виду или у кого на виду оказались ученики.
Конечно, таких людей было немало. Нелегально, бессистемно, аритмично, но все-таки
жил в «ледниковый период» страны психоанализ, и не пришлось открывать скобки
для мрачного слова «посмертно» в момент его реабилитации. Но он, встреченный
когда-то в России, как родной, и по-акселератски бурно росший, теперь оказался
глубоко замороженным. Все эти годы его жизнь лишь как-то поддерживалась, он
не развивался.
— Зарубежные коллеги на нас смотрели, как на мамонтов. Мы в начале 90-х годов
повторяли те же ошибки, какие в начале века делал Фрейд, шли по этапам, которые
мировое сообщество психоаналитиков давно оставило в прошлом, — говорит мне сегодня
президент Московского психоаналитического общества, доцент МГУ, кандидат психологических
наук Игорь Кадыров. Он первым уже в наши времена получил сертификат Международной
психоаналитической ассоциации, основанной в 1908 году Фрейдом, — психоаналитик
«в законе». Так же, как и в дореволюционной России, у нас сегодня таких специалистов,
соответствующих международным стандартам, только трое. Хотя могло быть больше.
В начале 90-х на учебу в разные психоаналитические центры мира были отправлены
как минимум человек двадцать. Никто не осуждает тех, кто не вернулся, предпочел
остаться за рубежом, — психоанализ длится как минимум четыре-пять лет, за эти
годы люди врастают в тамошнюю жизнь.
— Тогда и был придуман как выход шатловый метод психоанализа. Вот, к примеру,
я не смогу не вернуться в Россию просто потому, что я отсюда и не уезжал. Хотя
и прохожу психоанализ в Чехии. Челночим, ездим туда-сюда. Три человека, которые
сегодня уже имеют сертификат Международной психоаналитической ассоциации, учились
именно таким образом. Еще человек тридцать сегодня также обучаются в Германии,
во Франции, Англии, Нидерландах, оставаясь в России, — объясняет кандидат в
члены Международной психоаналитической ассоциации Михаил Ромашкевич.
Жизнь без страховки
Когда-то Жан Поль Сартр написал тонкую, замечательную пьесу о Фрейде. Заказчик
этого произведения знаменитый голливудский режиссер Джон Хьюстон посчитал работу
неснимаемой: «техасская публика не выдержит четырех часов комплексов». Сама
тема и в самом деле «неснимаема», даже Троцкий, покровитель большевистского
фрейдизма, все-таки оговаривался, что это «метод предположительный, иногда необъяснимый».
В драме у Сартра Фрейд говорит: «Истинной правды о себе не в силах вынести никто.
С нашей помощью люди сумеют это сделать. Когда поет петух, вампиры исчезаютЕ»
Вампиры сегодня исчезают с помощью самых разных психотехник, но практически
в каждой из них есть элементы психоанализа. Классический же психоанализ, как
шутят сами психоаналитики, создан для людей богатых, молодых и счастливых. Просто
изменились ритмы: потратить пять лет на понимание каких-то собственных проблем
– слишком большая роскошь. Во многих странах Запада страховка не оплачивает
психоанализ, то есть этот метод действительно рассматривается как роскошь. У
нас пока бум – такого количества людей, называющих себя психоаналитиками, нет
ни в одной стране мира. Но если они себя так называют, значит, это кому-то нужно?
Значит, это коммерчески выгодно?
«Русские ближе к самоанализу...» — сказал однажды Фрейд. «Русские ближе к бессознательному»,
— сказал он в другой раз. Фрейд вообще очень много говорил и думал о России.
В 1989 году, когда Николай II издал свой «Манифест мира», он заявил, что давно
подозревал у царя невроз навязчивых состояний, и выразил готовность вылечить
его: «Я бы вылечил его от невроза настолько, чтобы он не особенно страдал, но
оставил бы ему как раз достаточно, чтобы он никогда не начал войну». Фрейд годами
читал Достоевского, Мережковского, многих других писателей. Его первая хрестоматийная
история болезни написана на основе анализа русского пациента Сергея Панкеева
(«Человек - волк»). Там есть его характеристика: «Честный с другими, обманывающий
себя, стремится к зависимости». Может быть, это и есть портрет настоящего вечного
российского пациента? Электората?
Не дольше века длится судьба психоанализа в России, но все-таки ей уже почти
век. Шатловая судьбаЕ
Дольше века длится психоанализ Фрейда. Без России его теория была бы совсем
иной.
Copyright © Галина МУРСАЛИЕВА, обозреватель
«Новой газеты»
18.07.2002